Основу коллекции составляют три школы: испанская, итальянская и фламандская. Но собрание воспринимается столь цельно, что зритель непроизвольно включается в диалог эпох и картин.

«Шабаш» Гони воскрешает в памяти «Триумф смерти» Брейгеля, стерео­скопическое пространство «Сдачи Бреды» Ве­ласкеса контрастирует с предельной плоско­стностью «Снятия с креста» Рогира ван дер Вейдена. а экстатично изломанные фигуры в «Поклонении пастухов» Эль Греко кажутся духовным укором телесности «Поклонения волхвов» Рубенса, где царит роскошь, а все взоры устремлены на чашу с дарами.

Место каждой картины тщательно продумано, а со­хранявшийся до недавнего времени порядок размещения полотен Гойи можно было на­звать символическим. Его «реалистические» портреты выставлялись на первом этаже; па­сторальные картоны для Королевской шпа­лерной мастерской, напоминающие дивные видения райского сада, в верхней галерее. А в полуподвальном зале, где полумрак проис­ходил, казалось, не от недостатка солнца, а от темного света, излучаемого самими картина­ми, скрывались безумные видения позднего Гойи.

Раньше весь «черный» Гойя занимал один зал, где почти физически ощущалась мрачная мощь его финальных прозрений. Но сейчас музей лишился своей «преисподней», картины перенесли наверх и разделили перегородками. Возможно, решили не путать особо впечатлительных посетителей (экскурсоводы начинают объяснять, что Гойя был песиммист, ведь из 20 его детей выжил лишь один).

Гиды, ведущие бесконечные группы, повторяют заученный текст. «Служанка-менина подает инфанте воду, настоянную на флердо­ранже, в XVII веке этот напиток заменял кока-колу», - разъясняют туристам. Когда «Менин» Веласкеса впервые увидел Лука Джордано, он воскликнул: «Это же теология живописи!». Но он стоял перед шедевром один, покоренный магнетизмом его обманчивого пространства. Теперь перед «Менинами» -всегда пробки. Проще пробиться к «Пряхам», где игра пространств не менее изысканна, а техника письма предвосхищает грядущие перевороты в живописи.